Дороги, которые мы выбираем.

И с нами, мороча нас, и утешая,

Играет судьба, словно кошка с мышами.

Какому же черту, какому же богу

Мы молимся, дабы он дал нам дорогу?

Они доведут нас до ада и рая —

Дороги, которые нас выбирают…

– Время! – сказал Кролик, – пора менять маршрут.

Он и Джаггер встали одновременно и, прихватив один автомат, отправились в сторону пилотской кабины.

Мы прикрывали тыл.

Толстая стюардесса загородила вход в кабину, Джаггер указал на нас, и Панфил приветливо помахал ей автоматом.

Затем пацаны вошли в кабину и прикрыли дверь.

Не знаю, о чем и как они говорили с экипажем, но только минут через пятнадцать Джаггер вернулся к нам, вручил мне потертый ПМ, изъятый у бортмеханика.

– Я передернул, патрон в стволе, не шмальни случайно, – предупредил меня Джаггер. – Пошли, Чучундра, со штурманом курс проложим. Мужики нормальные оказались, не трепыхались, жизнь дороже.

Те пассажиры, что не успели еще задремать, недоумевали немного, наблюдая хождения военных людей в кабину и обратно, но поскольку полёт продолжался спокойно, то и люди не волновались. «Раз ходють, значить надоть. Кому надо, тот и ходить». На счастье нам, советская власть отучила народ от излишнего любопытства.

Батя от скуки даже задремал.

– Панфил, я схожу в кабину, пригляди тут, – попросил я.

– Валяй.

Придерживая пистолет, чтоб не выпал, я прошел в кабину.

Обе стюардессы проводили меня злобными взглядами, но не сказали ни слова.

«Вот дуры, – подумал я. – Если долетим, так хоть на Америку посмотрят».

В кабине Чучундра спорил со штурманом.

То, что керосина, скорее всего, хватит, они уже выяснили. Но штурман, лысоватый дядя с бакенбардами, теребя воротник нейлоновой рубашки, настаивал, что нас собьют советские ПВО.

– Собьют, как бобиков, – горячился штурман.

– Точно, Миг поднимут, залепят ракету в движок, и хана, – поддержал штурмана второй пилот, румяный крепыш с усами. – Лучше полетим в Анадырь, пацаны! А? И мы никому ничего не скажем…

– Ты, я смотрю, до лётного училища в ментовке работал, – оборвал его Джаггер, – так поешь складно.

– Авось не собьют, – сказал я, – они после того «Боинга» корейского на воду дуют. Главное на запросы не отвечать, пока будут соображать да согласовывать, что это летит и куда, мы уже проскочим. Да и пьяные все сейчас, ещё не протрезвели…

– И без шуток, – добавил Джаггер, – у наших чуваков, тех что в салоне, есть граната. Даже две. Чуть что – бах! И ракета не понадобится!

Где-то через час, по мере приближения к границе, рация ожила, и запросы диспетчеров посыпались один за другим. Больше всего их интересовало, почему мы не отвечаем. Чучундра завладел аппаратом связи и в корне пресекал слабые попытки второго пилота ответить хоть что-то.

Командир корабля, морщинистый тип с ёжиком седых волос, смахивающий на старого боксера, за все это время не проронил ни слова. Только шевелил мощными желваками да потел. Он, видать, был из тех людей, которые умеют покоряться неизбежным обстоятельствам достойно.

Мне даже было приятно, можно сказать, я немного гордился, что нашим самолетом управляет такой опытный воздушный волк, а не какая-нибудь размазня, способная оказать серьезное сопротивление.

Бортмеханик, похожий на запойного пьяницу, лишившись пистолета, вообще утратил интерес к происходящему и дремал не хуже Бати. Видимо это было что-то нервное.

– Мы над нейтральными водами, – вдруг сказал штурман.

Тогда Чучундра нацепил гарнитуру, отнятую у второго пилота, покрутив рацию, настроился на частоту разведчика и закричал в микрофон:

– Sky bird, sky bird! This is civil aircraft. Mayday! Mayday!!! Mayday!!! Sixty passengers on board. We ask for political asylum!

Все это Чучундра выдал в эфир несколько раз.

– Они ответили, – вдруг выпучил он глаза, – они отвечают с базы «Эллисон»! Это Анкоридж!

– Дай сюда, – Джаггер сорвал с Чучундры гарнитуру, – ты вечно что-то недослышишь! Ой, точно! Велят следовать за сопровождением! На, Чучундра, говори с ними сам, я что-то стремаюсь. Бабай, что застыл, дуй за Панфилом!

Панфил безмятежно дрых, положив голову на Батин живот.

– Пошли, хорош кочумать, – растолкал я его, – тебе звонят из Америки.

Панфил вскочил. Батя засопел еще слаще.

В кабине, и без того непросторной, мы просто сидели друг на друге. Панфил с Чучундрой общими усилиями смогли объяснить диспетчерам базы «Эллисон», что вообще происходит. Американцы тактично поинтересовались запасом топлива и высотой.

Мы летели навстречу солнцу, и хотя внизу еще была ночь, на нашей девятикилометровой высоте наступил жемчужный, неяркий рассвет.

В салоне послышались изумленные возгласы пассажиров. Тут же Джаггер дико заорал мне в зазвеневшее ухо:

– Смотри!!!

Справа от нас серебристой рыбкой появился, словно ниоткуда, силуэт истребителя F-15 «Eagle»

– Може, т Миг? – с надеждой спросил второй пилот.

– Да, братушка, – очень серьезно ответил Панфил, – конечно миг. Это тот самый миг, между прошлым и будущим…

По левому борту возник еще один «Eagle». Он приблизился, стали видны заклепки. Качнув крылом, сократил дистанцию так, что у нас захватило дух и почудилось на мгновенье, что пилот идет на таран.

Зеркально черное стекло гермошлема скрывало лицо летчика, придавая ему космический вид. Американец, убедившись, что его видят, поднял руку в складках противоперегрузочного костюма и несколько раз энергично ткнул большим пальцем вниз.

– Ну, вот и всё, – подал вдруг голос командир захваченного нами самолета. И добавил:

– Экипаж, внимание! Приготовиться к снижению. Сажать они нас будут, понимаешь… С-суки!!!

Эпилог

Нет смысла раскрывать теперь все подробности. Экипаж, самолет и пассажиры были возвращены через два дня.

Нас шестерых переправили в Лэнгли, расселили порознь и допрашивали ежедневно почти три месяца. После этого нам поменяли имена и мы, обретя возможность заниматься чем угодно, начали обустраиваться в новом мире.

В Союзе вовсю разгорелась перестройка, последовали новые многочисленные угоны самолетов в Скандинавию, и про нас, по счастью, вроде как подзабыли.

Завершив мытарства в Лэнгли, все мы перебрались в Нью-Йорк, чтоб хотя бы первое время держаться рядом.

Батя нашел работу первым. Он заключил контракт с продюсером какого-то низкопробного варьете и выступал в стриптиз-шоу под псевдонимом Siberian peasant.

Джаггер тогда называл Батю артистом конно-спортивного жанра. Впрочем, контракт Бате не продлили, поскольку он несколько раз засыпал прямо на рабочем месте.

Нынче Батя работает механиком в большом гараже, и каждый день покупает бананы. На работе его очень ценят…

Кролик, перебравшись в Нью-Йорк, поднакопил денег, работая таксистом. Недавно приобрел небольшое кафе и успешно поигрывает на бирже.

Чучундра трудится инженером-техником в компании по производству композитов, завел не меньше дюжины пар дорогущих очков на все случаи жизни и бросил, наконец, курить.

Джаггер за эти годы переиграл, кажется, во всех рок-н-рольных бандах, объездил всю страну, имел несколько раз неприятности с полицией, тогда мы забирали его под залог и платили адвокату. Теперь он пустил корни в Бронксе, угомонившись после приобретения маленькой студии звукозаписи.

Панфил долго болтался без дела, пытался работать в русских газетах и, в конце концов, удачно женился на русской американке и уехал в Калифорнию. Они на пару арендуют книжный магазин и подумывают об издательском бизнесе.

Несколько лет назад, в силу некоторых обстоятельств, указывать на которые я не имею ни возможности, ни желания, я готовился к переезду в маленькую жаркую страну.

Панфил прилетел в Нью-Йорк попрощаться. Февраль в том году выдался дождливый.

Мы расположились за стойкой в самом тихом углу небольшого бара где-то в районе Сорок Четвертой улицы, рядом с Восьмой авеню.

Выпивали, говорили, вспоминали. Было нам как-то не грустно и не весело. Выпили еще. Рядом с нами пристроился какой-то поддатый невысокий чувак с двумя девицами шлюховатого вида. Парень громко хохотал, девицы визжали.

Панфил, поморщившись, начал вяло